НОВЕЛЛА СОРОК ПЯТАЯ

                                       И ещё о гастролях.

 Гастролей с хакасским театром было немало – и Москва, и Питер, и Красноярск, и Таджикистан – причём,  в самое тревожное время делёжки  суверенитетов. Первые серьёзные гастроли – Москва и Питер. Специально для  московских гастролей, да и по желанию моей мятущейся творческой души,  я поставил на хакасском языке трагедию очень талантливого молодого  хакасского писателя, Володи Котожекова (его псевдоним – Чапрай) «Абахай Пахта» (суть – хакасская Медея). Успех в Москве был бешеный.

Профессор-хакас, преподававший хакасскую культуру в московском университете ликовал.

 

Наконец-то,- восклицал он после спектакля, - наконец-то,  в Хакасии появился  первый истинно  хакасский талантливый режиссер!»

Мы не стали его огорчать, разоблачая мою русско-белорусско-польско-иудейскую сущность. Но сказать, что мне было жутко приятно - это ничего не сказать!

Я был горд, как лошадь, выигравшая кентуккийское дерби!

Кстати, именно на этих гастролях я получил две первые премии министерства культуры СССР  – за «Абахай Пахту» и за «Три сестры» Чехова.

В Питер я прилетел за  три недели до начала гастролей, чтобы всё организовать.  Здесь я успел поставить мой первый питерский спектакль!  Но! И тут мне пришлось вспомнить вещие слова Товстоногова о том, что серьезный лидер будет так или иначе плавать по колено в крови. Ночью мне позвонили из Абакана  и сказали, что погиб артист, игравший в новой редакции «Месс-Мэнд» роль  Артура Морлендера. Было ли это самоубийство или убийство установить так и не удалось. Как толком не удалось установить и причины происшествия. Я был в шоке, но надо было искать выход из ситуации – предстояли гастроли в Питере. В актерском составе обеих трупп не было реального кандидата, которого можно было бы ввести на роль Артура. Мне самому ввестись уже не позволял возраст, да и положение. Тот же Товстоногов, бывший превосходным актером, никогда сам не играл в своих спектаклях. Он говорил: «Если главный режиссер позволяет себе в своем театре выйти на сцену, он должен играть лучше самого талантливого артиста труппы!» И тут мне пришла в голову счастливая мысль! Я позвонил моему однокашнику Андрею Урганту (да-да, он папа Вани Урганта, которого вы каждый день можете видеть в «Вечернем Урганте» и не только там!).  Андрей и сам превосходный артист, хотя некоторая  врождённая леность не позволила ему занять в искусстве то место, которого он заслуживал. Андрей блистательно сыграл Артура! Притираться к партнерам ему не пришлось, поскольку практически, всех артистов он знал по совместной учёбе в театральном институте.

Там же, в  Питере, тогда бывшем Ленинградом, возник первый конфликт на межнациональной основе.  Легендарный директор  театральных касс Ленинграда, когда я привез ей презент из Хакасии – три кило кедровых орешков -  сказала мне: «Молодой человек! Заберите свои орешки и поймите, что я стою столько, сколько стоит весь ваш театр со всей Хакасией вместе.  Разумеется, таких денег у Вас нет. Но Вы – ученик исключительно уважаемого  мною мэтра  Товстоногова. Поэтому я Вас продам! Быть может, когда-нибудь Вы поставите спектакль в БДТ или в Александринке (и в этом она не ошиблась, я поставил там два спектакля!), и я буду считать, что сделала что-то полезное для русского театра. Но!.. Продать хакасский театр в Ленинграде не могу даже я. Пусть он называется Абаканским!»

Я согласился.  Гастроли прошли блистательно, в том числе, и по финансам!  Но!.. По возвращении в Хакасию, с подачи уже известной Вам хакасской режиссёрши,  Эльзы Михайловны Коковой, состоялось заседание хакасского обкома партии, где меня обвинили в шовинизме и чуть не уволили за националистическое искажение афиши ХАКАССКОГО  театра. Спасло то, что, как я уже писал, всеми уважаемый хакасский московский профессор позвонил и сказал: «Вы что там, с ума все поспятили!? А кто будет продвигать  в России хакасскую культуру, если вы уволите этого режиссера, который, в отличие от Вас, знает наш родной язык!?» Так я продолжил карьеру в Хакасии.

До следующего понедельника.