НОВЕЛЛА ТРИДЦАТЬ ШЛЕСТАЯ.

                                                Киль.

Нет, нет , это совсем не то, о чём вы подумали. Киль  это  фамилия. Причём, фамилия, которую знал весь театральный Красноярск. А я, будучи относительным новичком в Красноярском крае, её ещё не знал.  Знакомство с этим замечательным человеком у меня произошло в Норильске при  следующих обстоятельствах.

После ухода в отставку многолетнего директора Норильского театра, Бориса Моисеевича Гольмана, к нам из  министерства прислали на его место милейшего, многогранно образованного человека. Беда была в том, что он, будучи чьим-то протеже, ни бельмеса не понимал в театральном хозяйстве и за сезон успел развалить всё, что только можно было развалить. А летом театру предстояли чрезвычайно престижные тогда гастроли в Кемерово и Новосибирске. В связи с этим, Красноярское управление культуры приняло волевое решение - отослать его обратно в Москву. Время поджимало, на поиски нового директора его просто не было. И вот поэтому начальник Управления, Геннадий Леонидович Рукша (человек тоже незаурядный, о котором ещё пойдёт речь), попросил Киля «тряхнуть стариной», на  три-четыре месяца занять директорское кресло и достойно провести гастроли.  Килю было уже далеко за семьдесят, он прошёл славный путь от борзиста (человек на побегушках, который распространяет  билеты по предприятиям) до  директора Красноярского оперного театра. Он уже давно отдыхал на заслуженной пенсии, но руки всегда чесались хоть ещё разок встать у «штурвала», и он согласился. Всей этой преамбулы я не знал, когда однажды утром по какому-то вопросу зашел в директорский кабинет норильского театра.  Сперва  мне показалось, что он пуст. Вдруг  откуда-то из-под стола поднялась маленькая седая голова с большим носом и глубокими, мудрыми глазами. 

 

 -  Вы кто такой, - от неожиданности  брякнул я.

- Я,-  ответила голова с ярко выраженным еврейским акцентом (он, как и мой папа, был из Бобруйска), - дигектог театг  Киль! А ви, кто такой?

Так мы познакомились. Киль оказался гением. Он блистательно провел гастроли, заработал для театра больше полутора финансовых планов,  выплатил всем нам сумасшедшие премии и, не сев в тюрьму, положил себе в карман внушительный куш!

Вот только два небольших штриха, которые, как мне кажется, лучше всего характеризуют этого Великого комбинатора!!! Слово «комбинатор» я ставлю в превосходную степень, потому что иначе в то время по-настоящему продуктивно работать было невозможно.

Штрих первый. В Кемерове мы жили в лучшей гостинице города. По вечерам, до полуночи и дольше я с артистами дулся в преферанс, в то время, как директор театра носился по всей области с пяти утра и, иногда, до пяти же утра, продавая наше искусство! И вот однажды, где-то около трех часов по-полуночи,  я,  после преферанса возвратился к себе в номер и только было наладился залечь спать, как вдруг в дверь забарабанили так, словно начался пожар. Испуганная и заспанная  горничная пролепетала: «Артисты сказали, что вы доктор. Вы не можете спуститься на второй этаж? Там, кажется, ваш директор умирает!»

Киль занимал шикарный двухкомнатный люкс. Умел старик ценить комфорт. Я, как ошпаренный, сверзился по лестнице вниз, вломился в номер и… То, что я увидел, на несколько секунд лишило меня дара речи. Директор лежал без сознания на полу возле шикарной двухспальной кровати, а на кровати дрожали от ужаса две роскошные, практически, голые  молодые  блондинки. Пока продолжалась эта немая сцена, Давид Лейбович пришёл в себя и прошептал: «Брысь, киски, брысь!» Девчонок как ветром сдуло из номера.

- Семён Яковлевич, - произнес Киль уже более уверенно, - помогите мне, пожалуйста, добраться до кровати.

Я повиновался, уложил его и уже взялся за телефонную трубку, чтобы вызвать «скорую».

- Ни  в коем случае, - заорал мой пациент. – Ни в коем случае! Никто не должен знать, что дигектог  театг плох! И не смейте никому рассказивать.

- Давид Лейбович, - взмолился  я. – Вы же не мальчик.

- Именно поэтому, - сказал он розовея. - Именно поэтому.  Значит, так. Видите там холодильник? Откгойте его. На сгедней полке стоит коньячок и бутегбгоды с икгой. Мне пятьдесят ггаммов, вам – сто пятьдесят. Випьем и закусим.

- Да вы с ума сошли!  У вас же только что был гипертонический криз!

- Я сам знаю что било, а чего не било!  - рявкнул Киль. -  Виполняйте пгиказ дигектог театг!!!

Магнетиз Киля оказался сильнее клятвы советского врача, которая долгое время замещала великую клятву Гиппократа. Я выполнил.  Мы выпили, закусили, после чего Киль поблагодарил меня за квалифицированную медицинскую помощь и отослал спать. Было около четырех по полуночи. С трудом пробудившись утром, я немедленно отправился к Килю и осторожно постучал в дверь. Ответа не было. Тогда я нашел горничную и сказал:

- Слушайте, мне кажется, нужно срочно открыть дверь и посмотреть, что там с нашим директором.

- А его там нет, - беспечно ответила она.

-  Как, нет, - испугался я. -  Увезли?!

- Сам уехал, - ответила она. – Встал, как всегда, в пять, спустился в ресторан, позавтракал, сел в УАЗик и поехал работать.

Ну? Каково?!

Штрих второй.

Через три года мы гастролировали в помещении Красноярского оперного театра. Утром я вошёл в театр и первым, кого я увидел,  был…  Кто бы вы думали? Разумеется, Киль! Киль, который сидел за окошком в конурке вахтера.

- Давид Лейбович! - поразился я. - Как это? Вы! Вы – знаменитейший директор этого, да и не только этого театра, и вдруг – вахтёр?!!

- И что? – спокойно сказал Киль. – Ви ещё молодой чеговек, ви не понимаете. Когда у меня били силы габотать дигектог театг, я габотатл дигектог театг. Сейчас у меня есть силы габотать вахтёг, так-таки я  габотаю вахтёг. Мне не скучно, меня все  уважают, я пги деле!

И действительно, это была не вахта, а клуб Киля. Там все сутки напролёт, когда он дежурил, вилась стая сотрудников, которым он сказывал бесконечные «майсы» (сказки, если перевести это слово на идиш), про эпизоды из своей жизни и профессии, да мало ли что…

Только через много лет, я понял великую мудрость такой жизненной позиции. И, завершив свою славную театральную карьеру,  я попробовал «габотать вахтёг». Так-таки у меня не получилось!

До следющего понедельника.