НОВЕЛЛА ДВЕНАДЦАТАЯ

                                              
                                Необычный визит врача.  

И вот наступило  время вступительных экзаменов. Нужно было без потерь пройти  три  творческих тура, коллоквиум (собеседование) с комиссией, которую возглавлял Мастер, набирающий курс, и три общеобразовательных экзамена – сочинение, устную литературу и историю. Разумеется, самой сложной задачей было не срезаться на экзаменах по профессии, поскольку документы подали более двухсот соискателей, а на курс зачисляли 10-12 человек.
Надо сказать, что и тут не обошлось без медицины, причём, весьма существенно! Дело в том, что в театре Георгия Александровича Товстоногова, который набирал курс, служила режиссёр Роза Абрамовна Сирота (прошу заметить, что Сирота – это не «сирота казанская», а фамилия с ударением на втором слоге!). Георгий Александрович был гениальный аналитик и постановщик, а Роза Абрамовна – не менее гениальный режиссер - педагог.  Достаточно сказать, что  именно ей обязаны и Басилашвили, и Стржельчик, и Ольхина и многие другие тем, что они стали  великими артистами.  Забавно то, что оба этих художника ревновали друг к другу и стремились, кровь из носу, преуспеть в том, в чём они были слабее конкурента. В конце концов, Сирота ушла во МХАТ, от чего проиграли оба. Но это другая история. А моя заключалась в том, что в бытность мою хирургом, я, волею случая,  оказался лечащим врачом Розы Абрамовны, которая после операции (уж не помню, какой)  оказалась в моей палате. И вот, когда окончательное решение было принято,  и оставалось только отработать три года по распределению, я решился и позвонил Сироте с просьбой уделить мне час времени. Она не знала, зачем я хочу встречи, поскольку здоровье её тогда вполне пришло в норму. Тем не менее,  она сказала, что ждёт «своего любимого доктора» дома после обеда. Я зарядился шикарным букетом и явился в назначенное время. Когда я объявил, что намерен завершить медицинскую карьеру и посвятить себя театру, она пришла в  буйную ярость.

- Вы что, - кричала Сирота. -  У вас не все дома?!  Вы  владеете такой замечательной, такой благородной  профессией, - продолжала разоряться Роза Абрамовна! -  Вы же хирург от Бога! Театра ему захотелось!  Театр – подонковатый  мир, террариум единомышленников! Там вас, интеллигентного еврейского мальчика,  продадут, перекупят и опять продадут за 30 сребренников.  Да какие там сребренники – ни за медный грош! И думать не смейте! Сожрут с потрохами и какашками! («Какашки» – это реплика Змея Горыныча из повести Василия Макаровича Шукшина «До третьих петухов», которую я ставил в Норильском  Заполярном театре и в Новосибирске на моём актёрском  курсе).

К жёсткой и даже, я бы сказал, жестокой мысли Розы Абрамовны про «террариум единомышленников», мы ещё вернёмся. Настоящее искусство – это всегда гонка на выживание. Так повелось даже не с эпохи Возрождения, а с незапамятных времен Голоцена.

И вот,  когда Сирота успокоилась, я сказал:

- Роза Абрамовна! Решение окончательное. С «какашками», так с «какашками».

 Она как - то обмякла и устало сказала:  - Ну, что ж. - Не перевелись ещё на Руси блаженные.

 

 

Значит, так: если Вы, действительно, намерены стать профессионалом, то поступать нужно только в мастерскую  Товстоногова.  Но он вас не возьмёт. Надо быть не только приличным актером, чего за вами не водится (она тоже видела «Волшебника из Гель-Гью»), но и незаурядным интеллектуалом, который одинаково хорошо разбирается в литературе, театре, живописи и классической музыке.  Сам  Георгий Александрович  не только выдающийся режиссер и интеллектуал,  но ещё и знает в совершенстве пять языков, а вы даже по-английски, кроме «О-ес»  ничего тявкнуть не умеете… (Тогда она была права. Сегодня я «тявкаю» на трёх).

- Зато я свободно владею польским, - парировал я.

- Ну, ну, - ехидно сказала Сирота. – Это вы по-польски скажете Мастеру. Тем более, что именно польского он, как раз,  и не знает! 

До понедельника.